Больно было невыносимо. Почему я решила, что мужчина, выросший в нашем мире, сможет принять меня, как равную? И пусть он прикрывает все любовью и заботой обо мне, вот только его слова, жесты, мимика говорили совсем другое. Ему страшно потерять меня! Страшнее терять самого себя, в чьих-то желаниях, надеждах и ожиданиях, стать тем, кем ты не являешься. В нашем мире есть рабство и пусть официально это «демоны», но реально, это все низшие. Которыми в условиях того времени стали и женщины.

Как скажите мне те, кто дарят жизнь, стали просто инструментом, а не ценностью? Осуждать женщин, которые соглашались делить своих любимых с другими ради увеличения популяции людей (звучит как у животных, но, видимо, мы и есть животные), я не могу, они стояли на пороге вымирания, и они приняли решения, с последствиями этого мы живем. Но это не значит, что нельзя попытаться поменять хотя бы свою судьбу, не всех. Ведь судьба в руках у каждого.

Больно разочаровываться? Да! Больно любить? Да! Ведь любовь идет за руку с потерями. Хочу ли я любви? Да! Ведь она делает сильнее, ведь ради нее я пойду на тот ритуал, хоть самой себе я давно призналась, что дико трушу, но не прощу себя, если отступлюсь.

Возможно, все наладится, и мы со Скоттом сможем быть вместе, но, наверное, только в мирное время, ведь в момент опасности, он не хочет, чтобы я прикрывала его спину, я не ровня ему, я его слабость. Простим ли мы друг друга и взгляды на жизнь? Не знаю, очень хочется, вот только в ушах все стоят его обидные слова, его эмоции пренебрежения. Как так? Ведь я думала, он не такой…

Мы идеализируем любимых, а потом огорчаемся, что они не соответствуют нашему представленному идеалу… Я давно сидела на полу в душе и глотала слезы вместе с водой, пытаясь вытолкнуть из груди обиду.

— Райли, все начнется сегодня… — голос из неоткуда, в моей голове, я даже не сразу поняла, что это, и это совсем не мои мысли.

А потом слезы высохли в одно мгновение, мозги попытались перестроиться со страдания и оплакивания моих надежд на реальность. А реальность четко давала понять, время, отпущенное моему миру, подошло к концу и мне о этом только что явно дали понять. Помылась я за полминуты, вытерлась еще быстрее, а вот одежду натянуть на влажное тело оказалось не так быстро. Из комнаты я выбежала, держа обувь в руках, не успела застегнуть их. Куда бежать, что делать?

— Райли, — Скотт выглянул из своей комнаты (караулит что ли?), но я не дала ему ничего сказать.

— Горана умирает, — его скептический взгляд, стал решающим, я отвернулась бежать вниз и говорить тому, кто мне поверит. Но видимо что-то все-таки было такое у меня на лице, потому что в спину мне было сказано.

— Я скажу нашим, надо сообщить местным, — я кивнула и помчалась вниз, перепрыгивая через ступени.

Оказывается, уже глубокая ночь и все давно спят (это сколько я там в душе рыдала и сколько воды спустила впустую, что за глупые мысли?), но я, не встретив никого внизу, все-таки обула свою обувь и помчалась по улицам города, туда где мне поверят, без лишних слов и взглядов.

Дом был закрыт, вот только второй этаж не так высоко, да и окно открыто, поэтому я не задумываясь полезла в окно, чтобы, перепрыгнув через подоконник встретиться с ошарашенным взглядом напарника (да, я еще та «тихоня»).

— Мелкая, да ты смотрю решила пренебречь всеми традициями и полезла в окно. Или мстишь за мой провал с окном? Я в целом не против, бунтарство очень возбуждает, вот только один вопрос. А где тогда мои цветы?

— Горана умирает, — я опять озвучила одно и тоже, вот только взгляд напарника, который сидел на кровати стал мгновенно серьезный.

— Я сообщу отцу и дяде, только штаны надену, — он, резко откинув покрывало, стал одеваться, а я почему-то смутилась.

Столько раз видела его в одном белье, перевязывала раны и ни разу не смутилась, а сейчас почему-то отвела взгляд, что за?

— Ты чего там мнешься и сопишь, погнали! Нас ждут или приключения, или звиздюление с летальным исходом, как не крути, нас ждут, а когда тебя ждут, нехорошо опаздывать! — он схватил меня за руку, и мы выскочили в коридор, промчались несколько метров, чтобы в следующую секунду он заорал, открывая дверь:

— Армагеддон в отдельном мире, папа, харе спать! Надо занимать места в первом ряду, — родители Вольфа до этого счастливо спавшие, резко дернулись, и хорошо, что у меня напарник наученный (видимо, этот дебильный поступок не единичный).

В нас полетел сгусток энергии, мы резко уклонились, повезло.

— Мама, успокой отца и подними его, мы к владыке! — если он планирует так же ворваться к владыке, я против, не пожила еще, ничего не успела, чтобы так бездарно умирать!

— Вольф, там будет такое же представление? — на ходу спросила я.

— Нет, что ты, не люблю повторяться, — он подмигнул мне и ускорился, я слышала, нам вдогонку что-то кричали родители и о чем-то спрашивала Варя, вроде даже голос бабушки слышала, но мы уже выбежали на улицу и мчались теперь по ней вдвоем.

Не знаю, почему улыбнулась, наверное, виной всему ощущение детства. Мы мчимся за руку от неприятностей к неприятностям и нам обязательно влетит, но остановиться нельзя, ведь это так интересно и жутко любопытно, влипать в эти самые неприятности.

ГЛАВА 25

Ну что сказать, в дом владыки мы вломились наглым образом, не знаю. где была охрана, я уже подумала о плохом, но, оказывается, охрана не маячит перед владыкой, а появляется при вскрытии охранного контура. Как вы догадались, контур мы и прорвали, и если я про него ни сном, ни духом, то мой напарник только подленько хихикал.

— Начальник охраны у владыки еще тот… Мы давно друг друга не любим, я - с того момента как он меня поймал пацаном, пробравшимся в библиотеку к владыке и уши надрал, к слову мне туда было можно, но не когда владыка был не один и кххх, занят. Короче, этот выставил меня извращенцем и идиотом, ну, а ему меня после этого события точно не за что было любить. Так что пусть побегает, — что-либо говорить смысла не было, он неисправим.

Мы уже добежали до кабинета владыки, перед этим сильно постучав в дверь его спальни, хорошо хоть тут не вломились, а то увидеть спящего (надеюсь не голым) владыку мне не улыбалось, чтобы потом глаза себе выжигать. В кабинет мы вошли раньше охраны, а вот они явились грозной карой нарушителя и во главе их мужчина не совсем одетый, но жутко злой.

— Не по уставу вы одеты что-то, неужто свой покой цените больше, чем жизнь владыки? — Вольф говорил чопорно и надменно, стоя с заложенными руками за спину и с таким видом, даже не знаю, как описать. Как надменный гад, вот.

— Что вы здесь делаете? Схватить нарушителей!

— Салем… — голос владыки был сух и сердит, — что здесь происходит? — вот таким голосом наш океан, наверное, и заморозили, прямо до дна.

— Защитный контур дома был вскрыт…

— И стража появилась уже после того, как мы прошлись по дому, постучали к вам в спальню и зашли в кабинет, скорость явно заоблачная. Или халатность или преступный сговор, — перебил Вольф своего старого недруга.

— Да как ты смеешь? — мужчина дёрнулся и сделал резкий шаг нам навстречу, страшновато, глаза вон как горят, может, бешеный.

— Прекратить! — тоном, не терпевшим непослушание, прервал перепалку владыка, — Все свободны, Вольф объясни, что случилось.

— Владыка, я прошу не оставаться наедине с возможными преступниками, — этот Салем еще и на колено стал, чокнулся?

— Салем, это мой племянник, ты не забыл? — у владыки такое удивление сквозило в голосе, он явно не понимал, чего это начальник охраны такой странный, может мужик не проснулся.

— Он привел в ваш дом, представителя чужого мира, настроенного к вам враждебно, вскрыл контур, который накладывали лучшие и вынуждает вас отправить меня подальше! Возможно сговор с целью смены власти или предательство.

И тут меня кто-то за язык дернул:

— А что, смена власти — это не предательство? — все посмотрели на меня, я поежилась, но тут встрял Вольф.